Окно офиса общественной организации ветеранов войны и труда всегда выделяется ярким пятном на фоне остальных в малосемейке по проспекту Дружбы народов. На подоконнике тянутся к свету многочисленные пеларгонии. В народе их называют геранями. Красные, белые, нежно-розовые, они радуют глаз прохожих. В каждом цветке любовь рук их хозяйки Марии Григорьевны Чернышовой, ветерана тыла, которая отметила свой 95-летний юбилей.
Родом из Сибири и войны
Мария Григорьевна родом из Ирбейского района Красноярского края. То, что родилась она в суровой Сибири, навсегда наложило отпечаток на ее характер.
Семья была огромная – 12 детей. А Манька, «поскребыш», как ласково и в шутку звал ее отец, была самой младшей. Он был председателем колхоза. Мать – безграмотная женщина – работала там же, в колхозе.
Когда Маньке было 10 лет, из жизни ушел отец.
А потом грянула Великая Отечественная.
— Помню, у нас среди деревни висел на столбе рупор, — рассказывает Мария Григорьевна, нервно потирая морщинистые руки. – Вот он-то и сообщил страшную новость.
Четверо братьев ушли защищать родную страну от коричневой чумы. Одного из них на фронт призвали прямо из санатория, где тот отдыхал. Дома осталась его беременная жена. Он так и не вернулся с поля битвы – пропал без вести.
— В каждом доме голосили. Ой, как голосили! – вспоминает Мария Григорьевна. – Похоронки-то каждый день приходили. Не было дома в деревне, откуда бы не отправились на войну защитники. А сколько их там, в боях осталось, и не сосчитать.
Она надолго умолкает, отводя взгляд на свои пеларгонии. О чем она думает? О голоде, который неожиданно пришел в родную деревню? О брате, пропавшем без вести? О братьях, вернувшихся с полей сражений, потрепанными, измученными ранениями, но все же победителями? О войне, которая лишила ее детства?
В доме осталась мать с двумя детьми – Манькой и ее старшим братом.
Работать приходилось много – все силы отдавали фронту. 1943 год стал самым тяжелым в жизни совсем юной девочки.
«Маня, не пой песни»
В 1943 году Манькину маму скосил тиф. Не обошла стороной болезнь и саму Маньку. Попали обе в госпиталь.
— Мы на одной койке с мамой лежали. Потом вдруг ее забрали – мол, ей лучше стало, и нужно перевести ее в другую палату, — моя собеседница снова потирает руки, а говорить ей становится все труднее. Но она мужественно продолжает:
— Попросили меня женщины с палаты песни петь. Ну, я и запела. Сижу, пою. А тетка Федосья (очень мы с ней поладили) мне и говорит: «Песни поешь, Манька. Да ты ж ничего не знаешь».
Детское любопытство возымело верх. Никак не отставала девочка от тетки Федосьи.
— Ты ж плакать будешь, — говорила старшая.
— Не буду, не буду, — не унимаясь, упрямо твердила Манька.
— Маня, Маня, не пой песни. Нет больше твоей мамы…
— Я как лежала, так и укрылась с головой одеялом, — дрожащим голосом вспоминает Мария Григорьевна.
После страшной вести еще месяц она проболела, с трудом оклемалась. А соседки по палате долго ругали тетку Федосью за то, что та не удержала язык за зубами.
Маньке было 14 лет, а ее старшему брату, с которым она осталась, — 16. Осиротели дети, а впереди были еще два долгих года войны. Да и послевоенное время было не легче.
— Голодно жили. После ухода мамы пришлось бросить школу и работать еще с большей силой. И жали, и вязали, и молотили… Нет, нам, сиротам, никто не помогал – у всех были свои заботы.
За водой Маньке приходилось идти мимо кладбища. И каждый раз она начинала выть в голос: горько было без отца и матери.
И сейчас, спустя многие-многие десятилетия боль от ранних утрат отзывается в сердце Марии Григорьевны и льется по щекам.
Потом все тот же рупор сообщил весть о Победе, которую так долго ждали.
— Это был праздник, которого доселе мир и не видел. Люди плакали от счастья, обнимались. И с болью и слезами вспоминали тех, кто не вернулся, отдав свою жизнь за победу над фашизмом. Слишком много отняла война. Слишком дорогую цену заплатил народ за то, чтобы был такой праздник – День Победы. Это наш самый священный праздник.
Север, ставший судьбой
В школу после войны повзрослевшая Манька так и не вернулась. Осталась с семью классами образования. Пошла трудиться телефонистской. В Канске на танцах в 1949 году встретила она свою судьбу – молодого шофера Алексея.
Там же в Сибири родилась старшая дочь, которую назвали Надеждой. С ней, совсем крохотной, семья приехала в Якутию. Мария Григорьевна без колебаний называет дату, когда она впервые ступила на землю Олонхо – 21 июня 1953 год. Жили в Канку, работала на переработке слюды.
С Севера она так и не уехала – уже 72-й год здесь. В 1956 году в геологическом поселке, что на берегу реки Чульман (сейчас мы называем его «старый город») родилась дочь Люба. В 1968 году жизнь подарила еще одно счастье – сына Сашу.
Своим детям Мария Григорьевна всегда твердила: «Учитесь! Учитесь, мои родные! Будьте грамотными людьми».
Детей она воспитала достойно: старшая – фельдшер, средняя – нормировщица, младший сын – военный. Мария Григорьевна – богатейшая бабушка: у нее 11 внуков и 10 правнуков.
Сама же она много лет проработала в Чульмане, была там 15 лет начальником ЖЭКа. А на пенсию ушла из «Якутуглестроя», и вот уже 32-й год находится на поистине заслуженном отдыхе.
Много лет около дома, где живет ветеран тыла, росли изу-мительные цветы, которые она заботливо высаживала своими руками. Сейчас Марии Григорьевне уже не под силу такое хозяйство. Теперь ее любимицы – это пеларгонии в обществе ветеранов войны и труда.
— Я ведь никогда не думала, что доживу до таких лет, — улыбается Мария Григорьевна. – Нет у меня никакого секрета долголетия: живу да живу, хожу да хожу.
Не могу не спросить собеседницу о ее сокровенной мечте.
— Хочу дожить до ста лет, — и в ее голосе сквозит необыкновенная сила. Та сила, которая помогла ей пережить страшные военные годы, послевоенное лихолетье, которая помогла вырастить троих замечательных детей и которая сегодня заставляет идти по жизни дальше.
Коллектив редакции «Индустрия Севера» сердечно поздравляет Марию Григорьевну с ее замечательным юбилеем и желает крепчайшего здоровья, бодрости духа и еще долгих-долгих лет жизни!
Аксинья Луценко
Фото Юрия Коковина